Магнетизм таланта привлекал к Прохорову одарённых актеров, певцов и композиторов. По молодости он с ними приятельствовал, но не очень тесно. Чем дальше, тем с большим трудом он выносил энергетику себе подобных, получая удовольствие от общения лишь с теми, с кем не нужно соперничать. Вокруг него постоянно крутились фотографы, егеря, художники, шоферы, держатели голубятен, был еще друг детства, с которым они жили в коммунальной квартире, и даже золотоискатель. Все любили оперу, а еще больше — выпить, в момент сметали бесконечные харчо, чахохбили, жареных кур под соусом сацибели, которые виртуозно и в огромных количествах готовила Нана. Ей было обидно тратить силы и деньги на эту бесполезную компанию.

— Какое они имеют отношение к твоей работе и карьере?

— Но они мне нравятся, — возражал Константин. — Это балетные дружат со школы, поддерживают своих. У танцоров вся техника на виду, а в опере даже вокальные приемы хранятся в секрете. Наша темпераментная знаменитость как-то вцепилась за кулисами в волосы соперницы, а первейшая меццо после концерта подарила первой меццо — якобы в знак признательности — золотой браслет вместе с каиновым поцелуем. Отказаться на глазах у всех было невозможно, пришлось пережить унизительное покровительство. Тебя такая дружба привлекает?

— Ты бы давно получил звание, — не унималась Нана, — если бы общался с кем надо. Своей вспыльчивостью и никому ненужной прямотой ты испортил отношения с администрацией, с секретарем парторганизации, с режиссерами.

— Ага, даже знаменитого дирижера Халабалу послал куда подальше, было дело, — хвастливо дополнил список Константин. — В опере главная фигура — певец, и я не люблю, когда меня заставляют делать то, что мне не нравится или неудобно.

— У тебя просто плохой характер. Полезные знакомства необходимы. Театр целиком зависит от пристрастий чиновников.

И Нана решила проявить деловую инициативу — договорилась об обеде у важной дамы, занимавшей не последнюю должность в министерстве культуры. Супруг дамы, отставной майор с козлиным лицом, был трогательно предан жене, и Манана, сверх главной программы, хотела продемонстрировать его Косте как приятный образец.

Прохоров на обед нехотя, но согласился. Дама очень важничала, говорила с мнимой значительностью, закатывая глаза и брезгливо выгибая губы. Стол был накрыт без привычного размаха: одна бутылка, минимум закуски и по котлетке на едока, голодные гости даже рис подчистую соскребли с блюда. На оперного певца они смотрели с любопытством посетителей зоопарка, а когда хозяйка включила запись, которую ей преподнес Прохоров, продолжали громко разговаривать, смеяться и стучать вилками. Больше в этот дом он не ходил, а Нане устроил легкий разгон.

По-настоящему серьезная размолвка, которая могла окончиться разрывом, случилась между ними только однажды, в первые месяцы совместной жизни. Константин слишком поздно женился, чтобы новый статус заставил его отказаться от привычек, уровень этичности которых он никогда не анализировал. Встречаться без жены с друзьями, играть в карты по ночам и соблазняться каждым толстым задом, попавшим в поле зрения, может быть, и нехорошо, но почему бы и нет, если он так поступал всегда. И будет поступать, пока позволяет здоровье и афиша.

В тот раз Костя вернулся домой под утро. Манана еще плохо понимала, с кем имеет дело, и потому взбеленилась:

— Где ты был?

— Это не то, что ты думаешь.

— А что я думаю?

— Девочки там и все такое. Нет. Собралась своя компания: знакомый концертмейстер, консерваторские ребята, две певицы из филармонии. Обсуждали профессиональные проблемы, не за чаем, разумеется. Время пролетело незаметно.

— Ты мог хотя бы позвонить, чтобы я не волновалась!

— Мог, конечно, но мне и в голову не пришло.

— Ах так! Я страдаю от одиночества, а тебе все равно! Собирай вещички и уматывай. Что ты выпучил свои глазищи? — закричала она и топнула ножкой. — Тебе никто не говорил, какого они цвета? Гусиного помета!

В этот момент Костя пожалел, что женился. Он не ушел сразу только потому, что уже лежал в постели, вставать и одеваться ему было лень, но вопрос решил прояснить раз и навсегда.

— Я решаю сложные вокальные и психологические задачи. И мне неинтересно, от чего ты там страдаешь. Для меня важен только театр. Если ты этого не поймешь, придется нам расстаться.

Манана ожидала, что муж станет ее уговаривать, признает свою вину. Все вышло наоборот, и она испугалась: потерять его было бы ужасно.

— Прости! Я так люблю тебя!

И он простил, сделав скидку на ребячество избалованной девочки, не способной в одночасье приспособиться к новому качеству отношений между мужчиной и женщиной.

В отчаянии от пережитого унижения Нана побежала к маме. Нателла Георгиевна, как всегда, ничьей стороны не заняла:

— Ты, душенька, либо должна себе признаться, что выбрала мужа не по зубам, либо скоренько поумнеть. Лично я всегда стараюсь принимать решения не с бухты-барахты, а через денек-два, поостыв и взвесив все «за» и «против». Семья — это куча разных людей на ограниченном пространстве, поэтому компромиссы неизбежны в принципе, и крепость брака в большей степени зависит от жены, чем от мужа.

Душенька маме доверяла, из глупой девочки достаточно быстро превратилась в умную женщину, и эта женщина в ней поняла, что командовать в доме и вертеть мужем, как делала мать, не получится. Так, первая ссора стала последней, линия поведения определилась, и Манана целиком посвятила себя Прохорову.

Она не просто приспособилась к требованиям мужа, но, к сожалению, научилась потакать его слабостям. Естественно, что он думает только о себе и своем здоровье, о звуке и репертуаре, а как же иначе? Он нагрубить мог и даже разозлиться, если что-то мешает делу или его не понимают. Нана училась понимать прилежно, и Костя ее усилия ценил.

Одевал он жену, как куклу, особенно когда получил возможность гастролировать за рубежом. Он знал размеры и хорошо представлял, что ей к лицу. Заграничный гардероб Наны вызывал зависть окружающих, между тем она даже косметикой не пользовалась и, равнодушная к нарядам, самые шикарные вещи носила с небрежностью миллионерши. С той самой врожденной небрежностью, которой Костя никак не мог научиться, и потому манеры жены его особенно сердили.

— Почему ты не надела драгоценности? — спрашивал он. — Зачем я их покупал?

— Забыла, — искренне отвечала она.

Прохоров, напротив, постоянно, как кокетка, смотрелся во все зеркала, которые попадались на пути, подолгу задерживаясь у каждого, разглядывая не только лицо, фигуру анфас и в профиль, но и то, как сидит пиджак, хорошо ли ложатся складки брюк к носкам туфель.

— Этот костюм ты носишь не первый день, — удивлялась Манана. — Что нового ты надеешься увидеть?

Он не понимал, что ее раздражает, и уступал место у зеркала, чтобы она тоже, наконец, взглянула на себя. Но она это делала мельком, незаинтересованно, и могла надеть норковую шляпку задом наперед.

Как дикарь, который повсюду таскает с собой дорогую добычу, так и Прохоров в отпуск — и за границу, и в лучшие санатории и театральные дома отдыха — ездил только с женой. Там они встречались с интересными, неординарными людьми, некоторые из них флиртовали с красивой грузинкой, разумеется в шутку, всерьез за законной половиной Прохорова, зная его буйный нрав, никто волочиться не рисковал. По малейшему поводу он ревновал бешено, хотя ревнивым себя не признавал.

Однажды популярный киноактер, подвыпив в курортной компании, начал осыпать Нану комплиментами, показушно целовать ручки. Прохоров грубо оттащил жену в угол.

— Он тебе нравится?

— Он нравится всей стране.

— Тогда убирайся к нему.

— Что за странные фантазии. Да он меня и не зовет.

— Тогда не веди себя, как шлюха, — сквозь зубы процедил Константин и плеснул жене в лицо вино из своего стакана.

Она умылась, переодела платье и снова, улыбаясь, вышла к гостям. Наблюдательный киноактер, улучив момент, тихо сказал: