Если уж совсем откровенно, Климов знал за собой слабость — антропологическое уважение к представительницам слабого пола и неумение им отказывать, поэтому соблюдал осторожность. Влияние мамы и четырех старших сестер, которые с удовольствием воспитывали единственного мужчину в доме, не прошло бесследно. О создании собственной семьи он до последнего времени не помышлял, а ту, невесту, переметнувшуюся к более удачливому партнеру, он вряд ли любил по-настоящему, и, как теперь прояснилось, союз отвечал корпоративным интересам.

Чувство, посеянное в нем Васильковой, пугало неузнаваемостью.

12

Сначала время бежало быстро. Пользуясь отличной солнечной погодой, гости загорали, купались. Надя показывала Климову окрестности, ничем не примечательные, кроме новорусских архитектурных изысков, поглотивших прелестный пейзаж, повела в остатки березового леса, откуда их тут же изгнали полчища комаров. Съездили в столицу, где бывший бизнесмен заложил, наконец, в ломбарде свои часы, подивившись, как мало дали. Часы, конечно, пропали, в срок он их не выкупит, но, пока не найдет работу, денег должно хватить. Правда, Надя зашла в фирменный магазин за новейшими косметическими средствами от солнечных ожогов, прихватив попутно американские духи, в Столешниках купила модную летнюю шляпу с большими полями и целой клумбой искусственных цветов, а в заключение предложила выпить кофе в ресторане на Страстном, где заказала пышный обед и бутылку французского шампанского. За все женские фантазии платить, естественно, пришлось Климову. Он на это не рассчитывал, и его бумажник сразу отощал более чем наполовину.

После обильной выпивки у девицы развязался язык, и без того не слишком сдержанный, потому спутник узнал для себя много нового. Разговоры вертелись вокруг самой Нади и Васильковой.

— Вы думаете, бабульке что-нибудь доставляет удовольствие? Нет. Только работа, результаты которой она презирает, но процесс приятен и отвлекает от окружающей прозы. Логики никакой, но она так устроена.

— Мне кажется, она страдает.

— А ей нравится! Это для нее такая активная форма восприятия действительности. Чтобы лучше писалось. На самом деле страдать ей не с чего. Попробовала бы, как я, всю жизнь с утра до вечера ногами дрыгать. Растяжки делаю даже в отпуске. Думаете, не больно, особенно после переломов? Пальцы стерты, бинты в крови и сердце до трехсот ударов в минуту. Меня бесят досужие восторги: «Ах, порхает, как балеринка!» Запорхаешь, если кушать хочется.

— Но вы сами выбрали профессию.

Надя возмутилась:

— Что может выбрать ребенок в семь лет? Меня привели в училище и оставили на полном пансионе, сказали талантливая. Действительно, если быть среди первых — тогда имеет смысл гробиться. А так — нет. Но я больше ничего не умею, даже в институт не могу поступить: школьная программа в балетном училище сокращенная, а отметки по физике или истории нам ставили в зависимости от успехов в специальности. Некоторые на экзаменах русского и литературы по три ошибки в каждом слове делали, а получали трояк, потому что рекомендовано перевести в следующий класс. Выгоняли тех, кто не успевал по танцу, или набирал вес, или вырастал выше нормы. В общем, детства я не видела, училище закончила на отлично, в лучший театр взяли, а потом случилось несчастье. Если бы не Рина, не знаю, где бы я сейчас была. Бабулька — добрая женщина. Таскает меня по всяким Мальдивам и Майоркам. Авто презентовала, чтобы я могла к ней за город приезжать в любое время.

— А мне сказала, машину вам поклонник подарил.

Женщина смешно наморщила носик.

— Конечно. Только деньги ему она дала, по секрету. У нее кругом одни секреты. Когда отправила меня в Германию лечить сломанные ноги, велела всем о ней молчать. Верный способ, чтобы кому-нибудь захотелось проговориться. Не вздумайте сообщить, что я в курсе! Еще разлюбит. Кто знает, что у нее на уме. Мне кажется, в ее мысли я никогда не проникну.

— Но вы же подруги!

— Формально. Пока я — единственная слабость. Есть желание сделать меня счастливой на свой вкус, хотя я не прошу, даже не хочу. Она полагает, что, когда везет меня отдыхать на Канары, это моя воля, а не ее. Но не могу же я сказать — пошла вон! Она мне еще пригодится. Бабулька меня выдумала, как сочиняет своих героев, не догадываясь, что образ далек от реальности. Но она много в меня вложила — и материально, и душевно — и теперь слишком любит, чтобы понимать. Я для нее игрушка, и, если не оправдаю надежд, может появиться другая. Поэтому моя первейшая задача — удачно выйти замуж и устроить свою личную жизнь без Рины и без балета.

— Что значит «удачно»?

— Это значит, что о чувствах вопрос не стоит. Как говорит боготворимая нами дама, мы вошли в скучную эпоху, где все предусмотрено, размерено и имеет цену. Похоже, она права. Противно, правда? А что делать? Мне нужен топ-менеджер крупной компании или банкир. Но в эту тусовку со стороны проникнуть не так просто. Одна наша девочка пробилась, говорит, как в сказке «По щучьему велению» побывала. Кое-какие цацки притащила, в том числе трихомоноз. Поэтому я хочу не групповухи, а замуж за большие деньги.

— Теперь так мечтают о супругах-миллионерах, как лет тридцать назад — просто об иностранцах. Согласитесь, это тянет на прогресс, особенно если денежный мешок — отечественный. А вы не думаете, что Арина Владимировна оставит вам свое состояние?

Надя фыркнула.

— Неужели я выгляжу способной ждать чужой смерти? Напротив, понадобится, свою почку ей отдам.

— У нее плохо с почками?

— Это фигурально. Чем я еще могу поделиться? Сердцем, печенью? А почки у меня две. И потом, разве она богачка? Целиком зависит от читательского спроса. Между прочим, из трех заработанных миллионов два уже потрачены. Скоро не на что станет содержать загородное хозяйство. Но она тысячами отчисляет деньги приютам и кошачьим гостиницам, хотя кошек терпеть не может. А мне в сумочку больше нескольких сотен евро не кладет.

— Возможно, в воспитательных целях?

— Опоздала. Меня до нее воспитали — в театре конкуренция пожестче, чем в бизнесе, уж поверьте! Бабулька в активном возрасте, и деньги ей самой нужны, но я признательна — лучше ко мне даже родители не относились.

— Если вы так любите свою благодетельницу, научите ее получать от жизни удовольствие, а то она не выходит из депрессии.

Надя захохотала:

— Научите меня писать стихи, а я научу вас танцевать па-де-де! Скорее, это она мне какой-нибудь небылицей голову заморочит.

— Зачем?

— Получает эстетическое наслаждение. Или это рефлекс — расплата за пребывание в выдуманном мире двадцать четыре часа в сутки. Не знаю. Спросите у нее. Мне лично не мешает. И отчего вы все норовите объяснить? Есть вещи, которые трудно обозначить точно. Выйдет то же вранье. Может, поэтому Рина и говорит всегда разное.

— Действительно. Я так и не понял, сколько у нее было отцов и мужей? Второй муж играл в футбол?

— Не помню. Какой-то спортсмен.

— Армянин?

— Нет, русский. Был вроде таджик, который оказался наркокурьером, ей из-за него на суде пришлось давать показания. Да не пытайтесь вы связать концы с концами! Она все врет. И про мужей с любовниками, и про кризис нового времени.

— А про таблетки?

Надя сделала круглые глаза.

— Про какие таблетки?

«Значит, таблетки существуют!» — решил Климов и сказал неопределенно:

— Да я и сам не очень понял. А про искусственную грудь? Уж слишком она похожа на настоящую.

Надя оживилась.

— Про грудь — чистая правда! В юности у нее был рак. Вылечилась. Такая редкость. Вот характер! Потом — пластические операции и силикон. Одна-а-ако как далеко вы зашли… Ах, бабулька! А прикидывается чуть ли не бесполой! Сдается, она на вас глаз положила. Без дураков. Пользуйтесь, пока есть возможность.

— Но я же не альфонс! — возмутился собеседник и благородно прочистил горло.

— Потому и нравитесь. По-моему, она на ваши мужские прелести не претендует, ей важнее ваша душа.